Владимир Рыбин - Здравствуй, Галактика! [Cборник]

Зачарованно оглядываясь, Малыш подошел к ограждению и задохнулся от красоты увиденного, от ликующей радости, охватившей его. Внизу огромным полем простиралось калейдоскопное разноцветье. Красные, желтые, зеленые, голубые квадраты, полосы, овалы, переходившие один в другой, лежали перед Малышом, шевелились, жили. Жили! Малыш разглядел и людей, двигавшихся посреди этой пестрой красоты, мужчин и женщин. Не видел только детей.

Одна женщина подняла голову, внимательно посмотрела вверх, помахала рукой.

— Мама! — ликующе закричал Малыш. И, забыв обо всем, полез на прозрачную решетку ограждения…

Воспитательница детского сада Полина Аркадьевна, молодая красивая женщина с добрыми глазами, ахнула, увидев Малыша на ограждении, и подалась к экрану, по которому вот уже два часа наблюдала за ребятами.

— Не волнуйтесь, робот успеет, — сказал присутствовавший в кабинете главный психолог детсадовской зоны Валентин Оразов, невысокий черноволосый мужчина. Он приблизил изображение, и стало видно, что робот уже начеку, уже обхватил тонкими гибкими щупальцами талию мальчика.

Малыш замахал руками, пытаясь освободиться, но, сообразив, что это невозможно, обернулся и принялся щекотать Кисе усы. Десятиног поблескивал глазами-кристаллами, но щупальца не разжимал.

— Жалко Малыша, — сказал сидевший возле экрана молодой стажер Костя Рудин. — Пусть бы прыгнул. Представляете?..

— А вы представляете? — прервал его Оразов. — Узнает, расскажет всем детишкам. Ведь они в другой раз, не задумываясь, начнут десантировать с этого балкона. И не только с этого. Нет уж, давайте без молодых эмоций. Тем более что вам по роду будущей работы надо учиться предусмотрительности.

— Я понимаю, — вздохнул стажер. — Только какой был бы след на всю жизнь! Я свою первую экскурсию так помню! А если бы еще и это?!

— Всему свое время.

— Все равно рано или поздно…

— Лучше поздно, — прервал его Оразов. — Вы этого не понимаете?

Он посмотрел на стажера сердито и внимательно, и Рудин понял: еще немного, и главный психолог усомнится в его способности работать в детсадовской зоне. И тогда! Сколько тогда понадобится усилий, чтобы доказать обратное?

— Все я понимаю, Валентин Оразович, очень даже хорошо понимаю, — заторопился стажер. — Но пять, а то и шесть лет — не многовато ли для детства? Они к шести годам столько знают и умеют, что хоть давай им самостоятельную работу. По себе знаю…

— Вы полагаете? — заинтересованно спросил Оразов.

— Конечно! — обрадовался стажер. — На корабле столько дел, столько дел!..

— А сколько людей на корабле?

Рудину показалось, что его доводы дошли до бесстрастного главного психолога, заинтересовали его. И он заговорил торопливо, как на экзамене, словно боясь, что его не дослушают:

— Я все знаю и про корабль, и про нас с вами. Это не корабль, а целая планета: восемьдесят километров в длину, сто тысяч — экипаж. Это не экипаж, а подлинная частица человечества. И такое не случайно: сохранить человеческое лицо, не выродиться можно только в полноценном обществе. Мы посланцы великой цивилизации. Да что посланцы, мы сами цивилизация, живущая самостоятельно, ищущая, развивающаяся… Семь поколений сменилось на корабле после того, как мы покинули пределы Солнечной системы. А сколько еще сменится, пока завершится наша переселенческая эпопея?! Важно начало, и важен конец. Все поколения, что посередине, лишь передаточные звенья. Их задача — уцелеть, сохранить генетические и социальные начала и как можно больше узнать о космосе. Чтобы к цели, к другой солнечной системе, которую предстоит обживать нашим потомкам, прилетел не просто корабль, а сгусток знаний не менее, а может быть, и более высоких, чем земные…

— Вы так полагаете? — снова спросил Озаров.

— …Детство — это время, когда человек, как губка, впитывает все — и впечатления и знания. А мы его консервируем — детство. Представляете, что будет, если сократить его хотя бы на год-два?! Сколько свежих сил, новых открытий?!

— Вы очень хорошо сказали…

Оразов медленно начал поворачиваться к стажеру, как всегда, спокойный, уравновешенный. Но и он вздрогнул от тихого вскрика Полины Аркадьевны, неотрывно смотревшей на экран. На экране происходило что-то непонятное. Десятиног, который только что вел ребятишек ко входу в тоннель, чтобы отправить их обратно в детсадовскую зону, суетился на площадке, размахивая щупальцами. Он держал за руку упиравшегося Антошку, а Малыша возле него не было.

Оразов резко увеличил обзор, и все сразу же увидели Малыша. Каким-то чудом ему удалось вырваться из цепких объятий робота, и теперь Малыш стремительно бежал к невысокому ограждению. Он взлетел на перила одним махом, будто перед этим специально тренировался, на мгновение застыл наверху, маленький, худенький, торопливо оглядывая под собой пестрый калейдоскоп крыш.

— Мама! — отчаянно крикнул он и, зажмурившись, прыгнул.

На мгновение повисла тишина.

— Почему он не испугался? — задумчиво спросил сам себя Оразов.

Полина Аркадьевна подалась почти к самому экрану, сказала ласково, доверительно:

— Малыш, мальчик мой, помнишь, я рассказывала о гравитации? Что в космосе человек свободен от ее оков? Что мячик, подброшенный вверх, не падает? Помнишь? Почему же ты испугался и зажмурился? Ведь ты уже знаешь, что находишься в космосе. В детсадовской зоне гравитация создана искусственно. Там все как на Земле. И на площадке, где ты только что был, гравитация держала тебя. Она действовала, пока твои ноги касались площадки. Но когда ты прыгнул… Ты слышишь меня, Малыш? Открой же глаза и не бойся. Ничего не бойся…

Теперь лицо Малыша было во весь экран. Он удивленно смотрел по сторонам, ничего не понимая. Пестрый ковер крыш медленно поплыл под ним.

— …В космосе невесомость, в космосе все летают, — тихо говорила ему Полина Аркадьевна. — Не бойся, я с тобой…

Оразов снова повернулся к Рудину, повторил сдержанно:

— Вы очень хорошо сказали насчет детства. Верно — консервируем. Консервируем, чтобы защитить. Если продолжить вашу нетерпеливую мысль, то почему бы не сделать и следующий шаг — ускорить время созревания плода в чреве матери? Пусть бы рожали не через девять, а, скажем, через два-три месяца. Какая была бы экономия сил и времени!..

— Я такого не говорил! — взвился стажер, уловив иронию.

— Могли сказать или, по крайней мере, подумать. Но такое нецелесообразно. Вы думаете, за миллионы лет эволюдии природа упустила бы такую возможность? Но большего не могла даже природа, — ведь за девять месяцев зародыш как бы должен прожить всю предысторию человеческого рода. А детство? Что такое детство? Это такая же стремительная пробежка по истории человечества. Вам должен быть известен факт: за три первых года жизни человек проходит половину своего развития. Половину! Это вам о чем-нибудь говорит?..